истиц тела около их оси, попутно
отвергая и высказанный Ломоносовым закон сохранения движения. Ежели б верчение
частиц около их оси почитать единственною причиною воспаления то есть
воспламенения,
писал Арнольд, то б по основаниям г. Ломоносова иногда и целая куча пороха
не загоралась. Ибо он думает, что всякое тело может сообщать другому телу не
большее движение, но какое само оно имеет. Ежели б так сие
было, издевательски
продолжает Арнольд, то б коловратное движение- которое одна частица другой, а
сия третьей и так далее сообщают, от часу тише и слабее становилось, а
наконец бы и совсем перестало; следовательно, и теплота Ломоносова купно б с
тем движением пропала; но сие печально б было наипаче в России.
Выходка Арнольда
возмутила
Ломоносова. В письме к Эйлеру от 28 ноября 1754 года Ломоносов говорит, что
издатель Лейпцигского журнала не столько из любви к науке, сколько по
недоброжелательству напал на мои труды. Это выступление задало тон целой
враждебной кампании против Ломоносова.
Все это
заставляет Ломоносова не
без основания подозревать, что столь незаслуженные и оскорбительные клеветы
распространяются коварством какого-то заклятого моего врага и что тут-то зарыта
собака. Ломоносов просит Эйлера помочь ему опубликовать составленное им еще в
августе 1754 г. возражение и принимает издержки на свой счет.
В конце письма
Ломоносов
просит Эйлера, чтобы он сохранил эту переписку втайне, особенно. . . для
Петербурга.
Подозревая, что и здесь есть немаловажные особы, которые принимают участие в
таком моем опорочивании.
Подозрения
Ломоносова, что
травля его в значительной мере была организована из Петербурга, имели полное
основание.
Шумахер и
держащие его сторону
придворные круги всеми силами старались подорвать растущий авторитет Ломоносова.
Для этого как раз надо было получить отрицательный отзыв о нем из-за
границы, что
должно было произвести впечатление даже на
