ржища самая богопротивная, богомерзкая
и ее автора и переводчика не мешало бы сжечь в срубе. Аврамов, ставший в
конце концов владельцем медного завода в Казани, постоянно подавал
правительству
свои проекты и предложения, направленные так или иначе против петровских
новшеств. В 1730 году он ратовал за восстановление патриаршества, настаивал
на необходимости усиления власти духовенства, требовал, чтобы даже паспорта
выдавались духовными властями, и т. д. Все это было очень несозвучно
бироновским
временам, , и Аврамов угодил в Охотский острог, а все его имущество было
конфисковано.
Аврамов не
замедлил выступить
снова при Елизавете, причем с особенным ожесточением стал нападать на
астрономические книги и сочинения естествоиспытателей, которые хитрят везде
прославить и утвердить натуру, еже есть жизнь самобытную, то есть не
зависящую от божественного промысла. Из Гюйгенсовой и Фонтенеллевой печатных
книжичищ,
писал Аврамов, сатанинское коварство явно суть видимо. . . Аврамов
призывает правительство Елизаветы заградить нечестивые уста подобных
авторов. Но
он перехватил, ибо в одном из писем, поднесенных Елизавете осмелился написать,
что Петр, как только утвердил составленный Феофаном Прокоповичем
Духовный регламент, подчиняющий духовенство светской власти, тотчас же в
здравии своем вдруг изменился.
Аврамов попал в
застенок, а
оттуда в монастырь на содержание под крепким присмотром до кончины живота. Но
он не остался одинок.
Если при Петре I
духовенство
было вынуждено терпимо относиться к учению Коперника, а Феофан Прокопович
писал даже латинские стихи, в которых укорял римского папу за процесс
ревностного
служителя природы Галилея, то при дщери Петровой коперниканская ересь была
снова взята под подозрение. Особенно беспокоили синод различные популярные
статьи и сочинения, в которых не только излагались взгляды Коперника, но и
делались
смелые и решительные выводы из его учения,
