комментаторов
привязать данную строку непременно к какому-либо определенному
событию упростило
смысл Ломоносовского стиха. Объяснение не покрывает значительной
доли смыслов того или иного поэтического оборота. К первой строке15
восьмой
строфы оды 1757 г. нам
168
предлагают следующее
объяснение: Вероятно, намек на Англию, которая, несмотря на союз с
Россией, заключила
без ее ведома союз с Пруссией. 16
Какова вероятность такого
объяснения Нарушение союзных отношений между государствами является у
Ломоносова в этих строках лишь следствием, а не причиной военных событий
семилетней
войны. Первопричина это желание навернуть узы, т. е. подчинить
себе, завоевать
другие государства. Ломоносов имел в виду все формы нарушения присяжных союзов,
которых так много было сделано уже в первые годы этой войны. Но дело не в
этом несоответствии комментария с логическим смыслом строфы; приведенное выше
объяснение в сущности затемняет смысл данной строки, превращает ее из
определенного выражения поэтической идеи всей оды пламенного протеста
Ломоносова против захватнических планов и действий прусской военщины в простую
зарифмовку газетных сообщений.
К сожалению, в наших опытах
комментирования Ломоносова мы невольно исходим из опыта поэзии XIX в.
, особенно
пушкинской эпохи, когда принцип двуплановости стал конструктивной основой
построения
стиля и стиха.
Памятен спор между В. Шкловским
и Б. Томашевским17 по поводу
восьмой строфы Пушкинской Вольности:
Самовластительный злодей Тебя, твой
трон я ненавижу, Твою погибель, смерть детей С жестокой радости вижу, Читают
на твоем челе Печать проклятия народы, Ты ужас мира, стыд природы, Упрек ты
богу на земле.
Спорили они именно о том, кого
следует понимать под самовластительным злодеем Александра I или Наполеона
Разноголосица
мнений по этому вопросу сохраняется до самого последнего времени. В изучении
Вольности
и ее общественно-политической программы включился очень интересно работающий
историк В. В. Пугачев.
169
По поводу строфы о самовластительном
злодее В. В. Пугачеву принадлежит особое мнение. Он пишет: Эти пламенные
строки говорят о деспотизме вообще, об обобщенном образе
деспотизма. Б. В. Томашевский
доказал, что Пушкин вовсе не относил характеристику деспота к Александру I. Мы
полностью согласны с этим. Но никак нельзя согласиться с мнением
Б. В. Томашевского,
будто речь идет о Наполеоне. Стоило ли в конце 1817 года посвящать обличению
Наполеона, давно пребывавшего в ссылке на острове Святой Елены, самые гневные
строки оды Вольность пропагандистское стихотворение. Думается, что к концу
1817 года гораздо важнее было пропагандировать ненависть ко всякому деспотизму,
чем к наполеоновскому. Между тем если принять гипотезу
Б. В. Томашевского, то
окажется, что в пушкинской оде нет ни одной строфы, разоблачающей деспотизм
как таковой. Непонятным окажется и переход в следующей строфе к описанию
последствий правления другого тирана Павла I. 18
Самая возможность разнообразных
и неогласимых объяснений отдельных мест и целых стихотворений Пушкина была
указана еще Ю. Н. Тыняновым: Слово не имеет. . . у Пушкина одного
предметного значения, а является как бы
колебанием между двумя и многими. Оно многосмысленно. . . Семантика Пушкина
двупланна, свободна от
