но
о подозрении Киевом на
мнимый умысел Хорево с Оснельдою. . . Того
ради, кто видит два развязания, тот видит и два узла и, следовательно, не
одинаков, но двойное представление: одно
о Хоревовой любви с Оснельдою, а другое о Киевом подозрении на мнимое
злоумышление от обоих их на него. 1
Ломоносов не повторил ошибки
Сумарокова. В Тамаре борьба между Селимом и Мамаем за руку Тамары является
единственным представлением трагедии, с единственной развязкой в пятом
действии: никакого двоения конфликта в трагедии нет, так как брак с Тамарою
нужен Мамаю, чтобы получить поддержку Умета в борьбе с Россией.
Тредиаковского возмутила
смерть на сцене в трагедии Сумарокова: Любовник сей Хореев, еще сделал и
неблагопристойно и против театральных правил, тем что он крови своею обагрил
пред всеми театр. Можно б
было ему уйти за ширмы и там убиться, а о смерти б его всеконечно не преминул,
выбежав запыхавшись, какой-нибудь воин сказать. . .
216
В
трагедии Ломоносова Мамая
убивают за сценой, но рассказывает о его смерти Селим, главный персонаж
трагедии, а не какой-либо, специально для этого сообщения
выведенный, вестник.
Не повторяет Ломоносов еще
одной ошибки, отмеченной Тредиаковским в Хореве, недостаточной
мотивированности
некоторых монологов. По его мнению, Оснельда д. 1, ев. 1 начала премногими
речами рассказывать Эстраде, И. С. , что Эстрада ей сама сказывала,
43 т. е. изложение
истории своего детства Оснельда делает перед своей мамкой, которая, по
справедливому замечанию Тредиаковского, все это хорошо знает. Тредиаковский
формально прав Оснельда, действительно, начинает свой рассказ с обращения к
Эстраде
Ты сказывала мне отцово житие, но рассказ этот нужен не для Эстрады, а для
зрителей, которым драматург должен был объяснить предысторию своих
героев. Поэтому
и во втором издании Хорева Сумароков этот монолог сохранил.
В Тамаре и Селимее
героиня не
произносит такого монолога, а исходная ситуация, равно как и ее исторические
предпосылки, разъясняется постепенно на протяжении первого действия.
Критические замечания
Тредиаковского имели для Ломоносова в основном негативное значение. Считаясь с
ними, он мог избежать ошибок Сумарокова, но положительных решений в
трагедийном жанре ему нужно было искать самому.
В Риторике
Ломоносова есть
несколько замечаний, относящихся к поэтике драматических жанров. Ломоносов
говорит о драматической форме в главе четвертой части III О расположении по
разговору, где речь идет о диалогическом построении различных литературных
жанров. Приведя в своем переводе диалог Лукиана, Ломоносов сопровождает его
двумя замечаниями о диалогической форме и ее поэтических возможностях.
Первое из этих замечаний
частного характера на конце разговора приданы быть могут лица, которых во
всем разговоре не было, самым
непосредственным образом касающееся драматургической техники, второе имеет
217
более общий
характер: . . . видно,
что изрядно по разговору располагать можно повествования о делах . . . и
притом вмешивать разные нравоучительные и политические наставления.
В первой трагедии
своей
Ломоносов уделил очень много места политическим и нравоучительным наставлениям,
т. е. прямому изложению определенного круга идей, не связанных с сюжетом и
конфликтом трагедии. Таковы монологи Надира о тирании д. II, ев. 5, о
войне д. IV, ев. 1, о судьбе гордых властителей д. IV, ев. 3, некоторые
из
